№4 "Ильинская часовня"

Проснулась Леночка и сразу поняла: безнадежно проспала ран­нее утро, а бабушка даже не подумала ее разбудить. Накинув платьице, девочка выбежала на улицу и увидела странный обряд. Агафья Ивановна, поставив перед курятником старое тележное колесо, протаскивала между его спицами желторотых цыплят. Курица-наседка, распустив крылья, носилась с квохтанием вокруг хозяйки. Но вот процедура была закончена, и курица с выводком цыплят спокойно отправилась к ближайшей куче мусора.

–       Бабушка, а что ты такое делала? - воскликнула удивленно девочка. - Зачем тревожила наседку?

–       Это очень древний обычай: если цыплят пронести через спицы тележного колеса, то ястреб их не погубит, а из курочек выра­стут хорошие несушки.

–       Ну, бабушка, и удумала! – скептически протянула внучка. - Суеверие какое-то!

–       После завтрака, – с трудом разгибая поясницу, возразила старушка, – я тебе расскажу одну историю. А там сама решай, суеверие это или нет!

И вот, примостившись на меже в огороде, баба Ганя начала очередной рассказ.

–       Давно это было, так давно, что и мои родители не могли этих событий видеть. Лишь от самых старых стариков они эту историю слышали. В те далекие времена только начали возникать в наших краях русские поселения, и одними из первых здесь появились деревни Мартьянова, Курья, Родина, Староуткинск, Шайтанка, Сылва и другие. На эти поселения совершили набег ногайцы, по-теперешнему башкиры. Деревню Курью пожгли полностью, затем прошли ходом до Мартьяновой. Очень сильно пограбили деревушку, но поджигать не стали, ибо многие добровольно отдали своих лошадей. Награбленной добычи ногайским воинам показалось мало: они решили «потрясти» заодно и Шайтанку, теперь это село называется Чусовое, где был железоделательный завод. На заводе производили кричное железо. Из железной руды делали плавку, затем очищали от примесей шлака в специальных горнах и лишь потом молотами делали чушки по пуду или два весом, которые по реке Чусовой на барках сплавляли в города Лысьву, Пермь, Нижний Новгород. Хорошее железо делали на Шайтанском заводе. Железную руду брали в окрестностях деревни Шайтанки, в основном по речкам Леневке, Нотихе, Пестерихе, а также возле бывших деревень Руда, Родина. Трудолюбивый и мастеровой народ здесь жил.

Вот и влетел ногайский бай Шатлык с воинами в Шайтанку, второго августа это было, в самый Ильин день. Силою брали ногай­цы у жителей села лошадей и овец. Очень понравилась Шатлык-баю Настена Крюкова, и взял он ее себе, приторочив, как овцу, к седлу на лошади. Рыдают ее родители Кондрат с Устиньей, умоляют не уводить дочь в полон, но жестоко сердце бая. Только нареченный жених ее, Ванюшка Сарафанов, решился тайком пресле­довать ворогов, чтобы выручить Настену. Когда караван ногайских воинов с табуном лошадей и овец направился на юг, вдоль речки Шайтанки, Ванюшка из-за кустов прыгнул на круп лошади, к которой была приторочена Настена, и разрезал ножом ее путы на руках и на ногах.

– Бежим! Они бросились бежать через лес в направлении горки, которую ныне чусовляне называют Вшивой. Ногайские воины не сразу бросились за беглецами, да и лес был так густ, что им пришлось настигать Ванюшку с Настеной обычным бегом, а лошадей оста­вить возле речки. Шатлык-бай бежал впереди всех и кричал, что поймает беглецов и убьет их. Перед самой горкой ногайские воины почти настигли девушку с юношей.

–       Беги, Настена, а я их задержу, – крикнул девушке Ваня, разворачиваясь лицом к врагу. Изрубили в ярости вороги Ваняшку. Его тело покоится у подножья этой горы...

На горе росла сосна с «воротцами», то есть у нее в стволе было отверстие, в которое мог свободно пролезть человек. С помощью этого дерева жители всех деревень в округе избавлялись от различных недугов. Посинеет, бывало, ребенок, почти уже при смерти, а принесут его к дереву, протащат через отверстие, – он и оживет. Молитвы по большим праздникам на этой же горке твори­ли...

Почти настиг девушку Шатлык-бай, но успела она в «воротца» сосны проскочить, и будто стена образовалась между ногайскими воинами и девушкой: видеть они ее видят, а достать не могут. Осерчал бай, схватил лук, пустил стрелу в девушку, да только стрела отскочила от невидимой стены и его же воина поразила. Испугался бай, подумав, что за девушку вступился сам шайтан, и бросился бежать обратно к речке, где оставил караван с награбленной добычей.

Встала девушка возле сосны и стала молить Бога, чтобы он изба­вил жителей деревни от ворогов навсегда. Ногайские воины дошли уже до речки, в районе нынешней станции Сарга, как неожиданно разразилась гроза. Очень сильная была буря. Спрятались вороги под деревьями, да, видать, не очень удачно. Ударом молнии поразило большую ель, под которой стоял Шатлык-бай. Стал он черен, как головешка. Завыло все ногайское воинство: далеко был слышен их стон. С тех пор эту речку вблизи станции Сарга называют Шатлыком.

–       Бабушка, а как же Настенька? Что с ней стало?

–       Да ничего особенного, – ответила Агафья Ивановна. – После погребения Вани Сарафанова она долго не выходила замуж, но потом ее посватал его младший брат. Она дала согласие и нарожала ему много сыновей и дочерей. Очень любили ее в деревне, ибо с тех пор ногайцы в наши края больше не приходили. В благодарность за счастливое избавление жители деревни установили на горке часовню и назвали ее Ильинской, в честь Ильи-пророка. Только при советской власти про эту историю совсем забыли. С тех пор жизнь у чусовлян не заладилась. Еще в 60-е годы председатель колхоза Загородний для удачи в делах пролезал сквозь «воротца» в сосне. И правды ради надо сказать, ему везло: помогали ему и в райкоме партии, и в райисполкоме, и даже областное начальство жаловало. Но после того, как исчезла полностью часовня и сосна возле нее засохла, дела в колхозе пошли совсем плохо: то неожиданно вода в скважинах исчезнет, то по неразумности ферму в низине выстроят, то в жилой дом воду подведут из грязного пру­да, или еще какую глупость учудят... Как-то разом не стало в колхозе свинарников, пасек, конюшен, теплиц. Все деревушки вокруг Шайтанки повымирали, а народ начал беспробудно пьянствовать...

–       И что им делать? – загрустила Леночка.

–       Надо Бога им вспомнить: вновь восстановить Ильинскую часовню, вернуть прежнее название горке, и тогда к ним вновь придет удача в жизни, и даже, может статься, вырастет там новая сосна с «воротцами»...

№5 "Иванковы жар-птицы"

–       Бабушка! – громко крикнула Леночка, нарушив дремотную утреннюю тишину ветхой избушки.

–       Что случилось? – заворочалась в постели Агафья Ивановна. – Спи давай, рань-то еще какая...

–       Милиционер приснился страшный, с наганом, испугалась я, пожаловалась девочка.

–       Ну, беги ко мне.

Девочка быстро перебралась на кровать бабушки и, прижавшись к ней, попыталась заснуть, но сон уже не мог прервать ее тревожных мыслей.

–       Ты, бабушка, больше не рассказывай страшных сказок из вашей жизни, – неожиданно заявила внучка.

–       Какова наша жизнь была, такие и сказы – иных нет... Радости было мало... – Агафья Ивановна тяжело вздохнула и добавила: – Пора, пожалуй, вставать и завтрак готовить, а ты еще полежи...

–       А расскажешь мне сказку добрую, чтобы во сне не страшно было, – попросила девочка за завтраком.

–       Расскажу, но только сперва поработаем – дрова в поленницу сложим.

Поленницу Агафья Ивановна начала выкладывать прямо возле толстого ствола тополя.

–       Начнем здесь, а потом ребята придут и колья поставят с другой стороны... – Ребятами она обычно называла своих сыновей, а дочерей не иначе как девками. – Хорошо, что раскололи, а уж сложу сама, носить-то недалеко.

Баба Ганя брала по три-четыре полена, а внучка не более двух. Поработали они хорошо, выложив за два часа поленницу длиною около трех метров.

–       Ну, теперь можно и сказ творить, – села на чурбан баба Ганя, положив коричневые жилистые руки на колени. Внучка примостилась рядом с ней.

–       Проживало в Сабике семейство Климовых. Родители-то «шатунами» были: уж больно неусидчивые, поездили в свое время по стране, но в этом поселке они почему-то задержались надолго. Здесь родилось у них трое мальчишек из четверых. Первым появился на свет Иван: он, пожалуй, чуть моложе твоего отца-то будет. Парнишка рос тихим, задумчивым, непакостливым. Любимым занятием у него было рисовать, и все больше птиц. Нарисует, бывало, трясогузку или синицу, а вот хвост у нее обязательно сделает пышный, кружевной, как у Жар-птицы. И еще он любил из дерева разные фигурки вырезать, тоже почти все птичьи. Такая была у него причуда в характере. Пойдет Иванко в лес и все примечает: как птицы летают, как поют, а главное, из какого древесного выроста какая птица получится. Принесет иногда домой корягу и мудрит над ней несколько дней, пока не вырежет что-то похожее на птицу.

Отец часто бранился:

–       Никакого толку от тебя, Иван, нет, одни птахи на уме. И чего ты в них нашел? Учился бы, как отец, шоферить.

–       Я и сам того не знаю, но что-то говорит мне: «Иван, твою судьбу Жар-птица определит; не выпускай ее из рук», – отвечал он обычно своим родителям. Те лишь качали головами.

Закончил Иванко школу, даже успел немного поучиться в институте, но быстро понял: без природы ему нет жизни, и отправился он, как и его отец, ездить по стране: там охотничает, в другом месте по рекам рыбу добывает, а то с геологами и лесниками бродит. Только в памяти нет-нет да всплывает далекий Сабик, где жила его детская мечта о Жар-птице. Уже семьей на Алтае он обзавелся, ребятишки один за другим пошли, а покою ему нет. Что-то постоянно тревожит, мучает совесть: «Иван, почему ты покинул родной Сабик? Почему отпустил свою Жар-птицу?»

Однажды он собрал нехитрый скарб и приехал в родной поселок. Никто его здесь не ждал, и никто даже не узнал. Только Варя-дурочка весело закричала: «Иванко приехал! В Сабике птицы запоют!» Удивился Иван такому приему, но особо не расстроился. Жена Ольга пошла работать в школу, и он тоже решил не отставать, стал учителем труда, но прослужил недолго – с начальством не сработался. Хотя детишки его очень любили. Стал с тех пор Иван заниматься любимым делом: резать по дереву. Работа, конечно, сегодня есть, а завтра нет, и заработка большого не дает: население-то в поселке по большей части бедное. Придет иной раз кто и попросит: «Иван Вадимович, уж изладь мне наличники на окна и двери, а я с тобой расплачусь молоком или овощами по осени». Не ропщет Иван и делает – несет радость землякам.

Наличники у него получались на заглядение: кружевные, пышные... Птицы все выходили веселые, игривые. И каждый новый заказ Иван пытался сделать на особинку, чтобы не повторяться. Вот и стали в поселке жители замечать: под Иванковыми-то Жар- птицами куда сподручней живется – в семье мир и спокой. Даже под старость у людей просыпались добрые чувства друг к другу... А однажды в поселке был пожар. Так четыре дома сгорели разом, а дома с Иванковыми наличниками огонь не тронул... Варя-дурочка весело прыгала по улицам поселка и кричала: «Иванковы птицы поют – людям счастье несут!»

Баба Ганя с трудом поднялась с чурбана и направилась к дому.

–       Бабушка, – уцепившись за подол ее платья, закричала девочка, – почему ты не закажешь себе наличники у Ивана?

– Слишком он теперь занят. Власти у нас вдруг начали думать по-Ивановски и решили сделать родники и колодцы приглядными да баскими, на радость людям. Вот он теперь и работает над ними: украшает птицами родники в своем Сабике. Дай Бог здоровья хорошему человеку! Отпусти подол-то, а то с обедом припозднимся...

№6 "Полудница"

В это утро баба Ганя не торопилась будить внучку: на улице моросил мелкий занудный дождичек. Часам к одиннадцати серенькие тучки рассеялись, а мелкие капли дождя заискрились алмазной россыпью в лучах полуденного солнца. Девочка встала, потянулась и, выглянув в окно, с восторгом закричала:

–       Бабушка! Твои цыпушки гуляют по алмазам!

–       Умывайся, и за стол, – не разделила восторгов внучки баба Ганя. – Это полудница играет... Теперь она часто людей с ума сводит, особенно молодых. Чем меньше Бога поминаем, тем больше она хорохорится...

–       Ой, бабушка, расскажи!

–       Только после того, как приведешь в порядок постель, позавтракаешь и сходишь за хлебом в магазин. Согласна?

Через час Леночка принесла из магазина хлеб и сахарный песок.

–       Ох, совсем из головы вышибло – надо было еще подсолнечного масла заказать, – посетовала Агафья Ивановна. – Совсем дырявая на старости лет память стала...

–       Рассказывай, бабушка!

–Давненько это было, но уже на моей жизни. Железной дороги через Илим и Колпаковку еще не было. Жил там в основном наш брат – старообрядцы. Они более всего тянулись к Уню, отдаленному и глухому поселку. Там и теперь много людей добрых да богобоязненных, а по тем временам неверующих и вовсе не было.

В Уню, в многодетной семье Гилевых, рос отрок по имени Парфений. Хорошим он парнем был: родителей почитал, по хозяйству помогал и молитвы усердно творил, а через некоторое время, когда бородка начала расти, ушел в лес, в скит, который был расположен на половине пути между Колпаковкой и Унем, в аккурат на краю поля, где особенно любит обитать полудница. Не поберегся он.

Более двух лет он вершил иноческий подвиг. Народ, узнав о его праведном житие, потянулся к нему после постов на исповедь. Пришла в скит однажды девушка по имени Евдоха-Евдокия из Колпаковки. Девушка была молодая и красивая. После каждого поста она исповедовалась у Парфения. Что произошло между нею и иноком – трудно теперь сказать, но решили они пожениться. Свадьбы положено было играть осенью. Вот осенью и появился Парфений у родителей в Уню – попросить благословения на брак. К этому времени Парфений сбрил бороду, сбросил черные иноческие одежды, купил себе пиджак и вместе с родителями на простой телеге приехал в Колпаковку. Без труда они нашли Евдохин дом, вошли в него без стука – у старообрядцев не положено стучать, – как водится, перекрестились, поприветствовали хозяина с хозяйкой и затянули песню на молодца:

Уж вы слуги мои, верны кучера, Запрягите-ка воронового коня: Я поеду за суженой, Я поеду за ряженой. Моя суженая-ряженая, За березовый столик посаженная. У ней парочка парчовая, Опоясочка шелковая, Что по имени Евдокушка Да по отчеству Ивановна.

–       Бабушка, – перебила рассказчицу Леночка, – боюсь забыть: почему староверы входят в чужой дом без стука?

–       М-г-г, – нахмурилась Агафья Ивановна, – с мысли только сбиваешь. Когда патриарх Никон захотел ввести новые обряды и начать гонения на сторонников древлего благочестия, то он, прежде чем зайти к царю, постучал в дверь. С того времени стук в дверь у старообрядцев предвещает неприятность, зло. Так, на чем же я остановилась? Ага, хозяева пригласили нежданных гостей за стол. Гилевы выставили бутылку водки, пряники, рыбный пирог и другие гостинцы. Старшие выпили по стопке, и тут отец Парфения Игнат завел разговор:

–       У вас есть товар – у нас купец.

–       Мы воли с дочери не снимаем: коли захочет за Парфения – перечить не будем. О нем добрая слава идет, и родители самостоятельные... Ей, Евдоха! - крикнул отец невесты. - Выходи, покажись гостям!

Девушка, откинув занавески, вышла из кухни. Парфений сразу лицом зарумянился, глаз не сводит с нее, да только она как будто его и не замечает.

–       Вот, дочь, сватают тебя Гилевы за сына своего, Парфения. Согласна? – спросил отец. – Мы с матерью тебя неволить с ответом не будем.

А она ответила:

–       Он мне не нужен в таком виде.

Никакие увещания родителей и сватов не помогли. Они в один голос твердили, что Парфений из скита и Парфений за столом одно и то же лицо, но упрямая Евдоха стояла на своем: «Я полюбила того, а не этого...» Так ничего с ней поделать и не могли.

Уехали сваты из Колпаковки, негодуя на своего сына Парфе­ния, который выбрал для брака несерьезную девушку и к тому же оставил иноческое служение Богу. Через пару дней все население Уня знало о неудачном сватовстве Гилевых. Охальникам того и надо: стали насмехаться, песенки на деревне распевать:

У нас в огороде не сноп ли?

Да у нас сват за столом не без ног ли?

Да у нас в огороде не ушат ли?

Да у нас сват за столом не плешат ли?

У нас в огороде не хлеб ли?

У нас сват за столом не ослеп ли?

Извелся совсем Парфений и однажды исчез навсегда. Поискали его родители по всем окрестным лесам, но так найти и не смогли.

–       Бабушка, – всхлипнула Леночка, – мне Парфения жаль. Ему полюбилась плохая девушка.

–       Не любили они друг друга. Соблазн был наведен полудни- цей – охмурила она их. А после того как Евдокия узрела Парфения в другом виде, у нее пелена-то с глаз спала. Она полюбила не его, а его иноческую жизнь, тем самым введя его в большой грех. Раньше такие случаи были редки, а теперь молодежь часто впадает в соблазн: полудница поигрывает... То и слышишь: свадьба – развод, свадьба – развод... Вот уж и обед пора готовить, совсем заговорилась я, старая... – хлопнула по коленям баба Ганя, поднимаясь со стула.

следующая страница...